Нет больше. Кончилось.

Эпицентр – это не сам центр, а наше отношение к нему.

Он такой красивый. Его умыть, одеть и можно подавать к столу.

Снова простая вещь. Гуляешь небрежно одетый по суровому морозу в окрестностях, где живешь. Гуляешь, гуляешь. Обратно нечем. Автобуса нет. Гуляешь назад до полного околения. Случайно попадаешь домой. Раз-деваешься в тепле, садишься к письменному столу. И пишешь, пишешь и получаешь наслаждение. Не от работы, конечно, от тепла.

На дверях КГБ: «Прием граждан круглосуточно».

– А выдача когда?

Вначале были правы те, кто уехал.

Потом недолго были правы те, кто остался.

Потом долго были правы те, кто уехал.

И опять недолго правы те, кто остался.

Сейчас снова правы те, кто уехал.

Хотя когда-нибудь слова «уехать» и «возвратиться» будут значить одно и то же. Это будет зависеть от того, куда еврея поставишь лицом.

Почему здесь так коротко живут друзья? Поживут, поживут, приучат к себе и исчезают. Ни один не остается с тобой. Умирают, уезжают, превращаются в других.

Язык воспоминаний – на нем сегодня и не поговоришь.

Очень коротко живут в этой стране люди, дома, могилы.

Чуть-чуть – и не с кем, одни последние известия.

Мы жизнь не выбирали – мы в нее попали, как лисица в капкан. А будешь освобождать лисицу, она тебе лицо порвет.

У человека, вычисляющего национальность, – жизнь язвенника. Все наслаждаются, а ему того нельзя, этого нельзя…

Чего больше всего хочется, когда влезешь наверх? Плюнуть вниз.

Сам капризен и витиеват.

Сути не имею. Любовью не болею.

Слов не держу. Звоню когда хочу.

Когда хочу немею.

Когда хочу, когда могу,

Когда могу – жалею.

Неудовлетворенными остались наши вертикальные потребности.

Жизнь свелась к сбору горизонтальных благ.

Да. Вся штука в том, что ты стремишься в институт, в консерваторию, в скрипку, в науку, в спорт, лезешь наверх, напрягая все силы, чтобы доказать, что ты

не еврей.

И наступает

момент, когда ты становишься не евреем, а Ойстрахом, Гилельсом, Плисецкой или Пеле.

Но всегда будут люди выше или наравне с тобой, и для них ты опять еврей.

И что тебе тут посоветовать, кроме как принять, наконец, это звание и умереть среди своих.

У нас в Приднестровье воевать труднее, чем в Афганистане.

Форма одинаковая, лица одинаковые, язык одинаковый.

– Так чего же вы воюете?

– Чтоб ответить на этот вопрос.

– Папа, – сказал сын антисемиту. – Я еврей!

– Как?

– А вот так.

Когда чувствуется, что весь мир лжет? Когда тебе в самолете объявляют, что разница во времени между Москвой и Нью-Йорком всего 8 часов.

– Я впервые в вашей стране, – сказала американка.

– Мы тоже, – сказали мы.

– Не представляю, – сказала американка.

– Вот, вот, вот, – сказали мы.

– Вы знаете, я бы здесь, наверное…