что ж у вас лица круглые?!"

"Питаемся хорошо, - отвечает их главный мордулей, - вот и круглые!"

"А глаза чего узкие?" - спрашивает бригадир Анциферов.

"Так от удовольствия, - отвечает мордулей, - улыбаемся всегда, вот и узкие!"

"А рожи почему желтые?!" - кричу я.

"Загорелые, - отвечают из толпы, - загорать очень любим!"

"Так енто што ж - санаторий какой, што ль? - говорит Пахомыч. - Тогды извиняйте,

товарищи, нам на просеку надоть..."

А они нас уже не слушают, обнимают, целуют. "Ой! - кричу, губу больно!"

Анциферов сам целовать стал и все норовит - баб! Васька Темирляев кричит:

"Цекотно!" Они тоже все что-то кричат. Ну, сплошное, пля, столпотворение и

братание. И тут я понимаю: что это не иначе, как сумасшедший дом. И сейчас,

когда выяснится, что мы не санитары и кормить их не будем, бить начнут.

Ну, я кричу: "Извините, граждане, но мы сами есть хотим!.."

Тут все всполошились еще больше, поволокли нас куда-то и - вводят в большой зал,

а там, пля... Я, как вошел, слюной подавился, мне потом искусственное дыхание

делали. Васька Темирляев сразу в обморок упал, бригадир Анциферов сказал только:

"Ать-мать, где-зде, не может быть!" Ну, Пахомыч зубы свои на пол уронил... Вовка

Гинзбург, тот вообще весь мурашками покрылся...

Ну, я уже, честно скажу, ни хрена не соображаю. Потому что стоим мы в огромном

зале, по стенам видимо-невидимо продуктов: окорока, колбасы, балыки, сыры,

арбузы, дыни, виноград, вина... А вина!.. Ну, такие, пля, вина - что сразу

видно: не краска, не политура и даже не портвейн розовый!

В центре зала столы, скатерти на них... У меня никогда такой белой и глаженой

рубашки не было,

как эти скатерти! На них приборы: вилки, ножи, ложки... Ну, по

количеству - на отмычки похоже.

"Кушайте на здоровье, гости дорогие!" - ласково говорит мордулей Евсей Иванович.

Ну, растолкали Ваську, подняли зубы Пахомыча, сели...

"Нет, - думаю, - это не сумасшедший дом, а я точно скоро с ума сойду!" Потому -

растерялся. Я как привык: выпил и - рука за закуской тянется. А тут - выпил и...

не знаешь, что хватать! А вино такое - что и закусывать не хочется: во рту

терпкое, в живот, как ручеек горячий пролился, а в голове - просветлело. "Ах,

мать-перемать, - думаю, -

вот они, какие вина на свете бывают, а я, дурак,

думал, что лучше водяры ничего нет!"

Тут, смотрю, Пахомыч... у него, видать, тоже просветление наступило, схватил

мордулея Евсея Ивановича за щеки и как заорет благим матом: "Евсей, ты ль

енто?!" А Евсей-мордулей вдруг глаза вытаращил, схватил нашего Пахомыча за

плечи, трясет, кричит: "Сашка, Саня!.."

Ну, тут и выяснилось, что их вместе по этапу гнали, а когда из порта Ванино

отправляли морским путем, корабль, на котором