Любви все возрасты покорны.

…Люди никогда не довольны настоящим и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения.

Молодость —

великий чародей.

Мы все учились понемногу

Чему‑нибудь и как‑нибудь.

Мы почитаем всех нулями,

А единицами — себя.

Мысль! Великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль?

…Наука сокращает

Нам опыты быстротекущей жизни.

Не тот поэт, кто рифмы плесть умеет.

Не ужинать — святой закон, кому всего дороже сон.

Неуважение к предкам есть первый признак безнравственности.

Ни музы, ни труды, ни радости досуга,

Ничто не заменит единственного друга.

Но я, любя, был глуп и нем.

Обычай — деспот меж людей.

Одна из причин жадности, с которой читаем записки великих людей, — наше самолюбие: мы рады, ежели сходствуем с замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями, чувствами, привычками — даже слабостями и пороками. Вероятно, больше сходства нашли бы мы с мнениями, привычками и слабостями людей вовсе ничтожных, если б они оставляли нам свои произведения.

Односторонность в писателе доказывает односторонность ума, хотя, может быть, и глубокомысленного.

Переводчики — почтовые лошади просвещения.

Презирать

суд людей нетрудно, презирать суд собственный — невозможно.

Привычка свыше нам дана:

Замена счастию она.

Сердцами сходствуем; он — точная другой:

я горе с ним делю, он — радости со мной.

Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво.

Со смехом ужас несовместен.

Совесть — когтистый зверь, скребущий сердце.

Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат.

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман.

Ученый без дарования подобен тому бедному мулле, который изрезал и съел коран, думая исполниться духа Магометова.

Хвалу и клевету приемли равнодушно,

И не оспаривай глупили.

Кс. находит какое‑то сочинение глупым. — Чем вы это докажете? — Помилуйте, — простодушно уверяет он, —

да я мог бы так написать.

Чем более мы холодны, расчетливы, осмотрительны, тем менее подвергаемся нападениям насмешки. Эгоизм может быть отвратительным, но он не смешон, ибо отменно благоразумен. Однако есть люди, которые любят себя с такой нежностью, удивляются своему гению с таким восторгом, думают о своем благосостоянии с таким умилением, о своих неудовольствиях с таким состраданием,