для него закрыто. В смысле профессии ему остается только ботаника или церковь.

В жизни нет ничего сложного. Это мы сложны. Жизнь — простая штука, и в ней что проще, тем правильнее.

В искусстве, как и в политике, деды всегда не правы.

В истины веры верят не потому, что они разумны, а потому, что их часто повторяют.

В книжках общедоступных серий принято излагать общедоступные взгляды, и дешевая критика извинительна в дешевых изданиях.

В Лондоне слишком много женщин, которые верят своим мужьям. Их сразу можно узнать — у них такой несчастный вид.

В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене; о художнике — по размеру его доходов, и о поэте — по цвету его галстука.

В наш век люди слишком много читают, чтобы быть мудрыми, и слишком много думают, чтобы быть красивыми.

В наш век миром правят личности, а не идеи.

В наше время быть понятым значит попасть впросак.

В наше время ничто не производит такого благоприятного впечатления на слушателей, как хорошее, совершенно затертое общее место. Все вдруг ощущают некое родство душ.

В нашей жизни возможны только две трагедии. Одна — это когда не получаешь того, что хочешь, другая — когда получаешь. Вторая хуже, это поистине трагедия!

В нашем обществе единственный класс помышляет о деньгах более, чем богатые: это бедняки. Бедные ни

о чем, кроме денег, думать не могут.

В наши дни мужу опасно оказывать жене какое‑либо внимание на людях. Это заставляет всех думать, что он бьет ее наедине. Так подозрительны нынче ко всему, что похоже на счастливый брак.

В основе каждой сплетни лежит хорошо проверенная безнравственность.

В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто.

В разговоре следует касаться всего, не сосредоточиваясь ни на чем.

В России нет ничего невозможного, кроме реформ.

В свое оправдание журналистика может сослаться на великий дарвиновский закон выживания зауряднейшего.

В храме все должны быть серьезны, кроме того, кому поклоняются.

В чем разница между журналистикой и литературой? Журналистику не стоит читать, а литературу не читают.

Великая страсть — единственное, на что способны нетрудящиеся классы.

Великодушие

не заразно.

Величайшие события в мире — это те, которые происходят в мозгу у человека.

Вера не становится истиной только потому, что кто‑то за нее умирает.

Верить можно только тем портретам, на которых почти не видно модели, зато очень хорошо виден художник.

Верность! Когда‑нибудь я займусь анализом этого чувства. В нем — жадность собственника. Многое мы охотно бросили бы, если бы не боязнь, что кто‑нибудь другой это подберет.

Весь мир — театр, но труппа никуда не годится.

Вещь, существующая в природе, становится гораздо красивее, если она напоминает