одни речи, у счастливых — другие.

Оратор должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам: к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее; бегущие падают чаще тех, кто ползает, но этим последним, хотя они и не падают, не достается никакой славы, а у тех она есть, хотя бы они и падали. Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.

Ораторы, говорящие сидя, если даже речь их обладает в значительной степени такими же достоинствами, что и речь говорящих стоя, одним тем, что они сидят, ослабляют

и принижают свою речь. А у тех, кто читает речь, связаны глаза и руки, которые так помогают выразительности. Ничего удивительного, если внимание слушателей, ничем извне не плененное и ничем не подстрекаемое, ослабевает.

Гремит, сверкает и приводит в смятение не речь увечная и обкорнанная, а возвышенная, льющаяся широким великолепным потоком.

Опыт и есть и считается лучшим учителем красноречия.

Книги надо не прочитывать, но читать и перечитывать.

Всякая хорошая книга тем лучше, чем она больше.

Тот истинно благороден, кто легко прощает заблуждения людей и в то же время так боится сделать что‑нибудь дурное, как будто он никогда никого не прощал.

Чистое не становится хуже, если им займутся люди плохие; вообще же оно удел хороших.

Для печали есть предел, для страха — нет.

Страх — суровейший исправитель.

Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.

Лицемерная любовь

хуже ненависти.

Так уж устроено природой: ничто не усиливает любовь к человеку, как страх его лишиться.

Величайшая радость в жизни человека — быть любимым, но не меньшая — самому любить.

Кротость особенно похвальна тогда, когда причина гнева вполне справедлива.

Чрезмерное усердие больше портит, чем улучшает.

Люди, преданные наслаждениям, живут будто одним днем: кончилось сегодня — и нет причины жить.

Печаль изобретательна на скорбные выдумки.

Общепринято приписывать вину правдивость.

Справедливо, чтобы человек выступал иногда ради собственной доброй славы.

Людей охватила такая страсть к наживе, что, по‑видимому, они больше находятся под властью своего имущества, чем сами владеют им.

Изобразить нельзя, как одушевляют действия ума телодвижения.

Молодость и средний возраст мы должны посвятить родине, старость — себе.

Можно мириться с беспорядочной сумятицей в жизни юноши; старикам к лицу спокойная упорядоченная жизнь: напрягать свои силы поздно, добиваться почестей стыдно.

О тех, кто сами призвали смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.

Неизменным и великим утешением в смерти людей, скончавшихся от болезни, служит ее неотвратимость.

Постараемся же, пока нам дана жизнь, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она сможет уничтожить.

Те, кто думают о будущих поколениях и хотят жить в своих произведениях, умирают всегда преждевременно,