грязной бане он спросил: «А где мыться тем, кто мылся здесь?»^[456]

[Диоген] просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Чтобы приучить себя к отказам».^[457]

На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым еще рано, старым уже поздно».^[458]

Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски. «Смешно, — сказал Диоген, — если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета».^[459]

Спрошенный кем‑то, почему люди подают попрошайкам, а философам — никогда, Диоген ответил: «Потому что предполагают, что хромыми и слепыми они еще могут стать, а философами — никогда».^[460]

Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он [Диоген] ответил: «Народу много, а людей немного».^[461]

На вопрос, откуда он, Диоген сказал: «Я — гражданин мира».^[462]

Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: «Солнце тоже заглядывает в помойные ямы, но от этого не оскверняется».^[463]

У расточителя он [Диоген] просил целую мину; тот спросил, почему

у других он выпрашивает обол, а у него целую мину. «Потому, — ответил Диоген, — что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя,

одним богам ведомо».^[464]

Увидев прихорашивающуюся старуху, Диоген сказал: «Если для живых — ты опоздала, если для мертвых — поторопись».^[465]

Увидев судачивших женщин, Диоген сказал: «Одна гадюка у другой берет яд взаймы».^[466]

Поучать старца — что лечить мертвеца.^[467]

Однажды Диоген, завтракая в харчевне, позвал к себе проходившего мимо Демосфена. Тот отказался. «Ты стыдишься, Демосфен, зайти в харчевню? — спросил Диоген, — а ведь твой хозяин бывает здесь каждый день!» — подразумевая весь народ и каждого гражданина в отдельности.^[468]

Как‑то Диоген, прибыв в Олимпию и заметив в праздничной толпе богато одетых родосских юношей, воскликнул со смехом: «Это спесь». Затем философ столкнулся с лакедемонянами в поношенной и неопрятной одежде. «Это тоже спесь, но иного рода», — сказал он.^[469]

Когда распространился слух, чти Филипп [Македонский] приближается, на коринфян напал ужас, и все принялись за дело: кто готовил оружие, кто таскал камни, кто исправлял стену (…). Диоген, видя это (…), стал усерднейшим образом катать взад и вперед (…) большой горшок, в котором он тогда жил. На вопрос кого‑то из знакомых: «Что это ты делаешь, Диоген?» — он отвечал: «Катаю мой горшок, чтобы не казалось, будто я один бездельничаю, когда столько людей работает».^[470]

Некий софист спросил Диогена: «Я — это не ты, верно?» — «Верно», — сказал Диоген. «Я — человек». — «И это верно», — сказал Диоген. «Следовательно, ты — не человек». — «А вот это, — сказан Диоген, — ложь, и если ты хочешь, чтобы родилась истина, начни рассуждение с меня».^[471]

Диоген, увидев, как ехавший на колеснице олимпионик Диоксипп все больше поворачивал назад голову, заглядевшись на красивую женщину, смотревшую на шествие, и не в