царь Македонии, полководец

Нет ничего более рабского, чем роскошь и нега, и ничего более царственного, чем труд.^[1146]

Александр говорил, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы.^[1147]

Когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!»^[1148]

Филиппу я обязан тем, что живу, а Аристотелю тем, что живу достойно.^[1149]

Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном.^[1150]

Когда Дарий предложил ему [Александру] 10 000 талантов и половину власти над Азией, Парменион сказал: «Я принял бы, если

бы я был Александром». — «И я, свидетель Зевс, — ответил Александр, — если бы я был Парменионом».^[1151]

Как над землею не бывать двум солнцам, так над Азиею двум царям. (Александр Македонский — персидскому царю Дарию.)^[1152]

Приближенные посоветовали Александру напасть на врагов ночью. Тот ответил: «Я не краду победу».^[1153]

Однажды, прочтя длинное письмо Антипатра с обвинениями против Олимпиады, Александр сказал: «Антипатр не знает, что одна слеза матери заставит забыть тысячи таких писем».^[1154]

Философу Ксенократу он [Александр] послал в подарок 50 талантов, но тот отказался, сказав, что не нуждается в деньгах. «Неужели у Ксенократа даже нет друга? — спросил Александр. — А моим друзьям едва хватило даже всех богатств царя Дария».^[1155]

[Александр] сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти — великого глашатая своей славы.^[1156]

Вижу, что будет великое состязание над моей могилой.^[1157]

Антигон I Одноглазый

(ок. IV в. до н.э.)

полководец Филиппа и Александра Македонского, царь Македонии в 306‑301

гг. до н.э.

Люблю собирающихся предать, но ненавижу уже предавших.^[1158]

Гермодот в своих стихах назвал его [Антигона] сыном Солнца. Антигон сказал: «Неправда, и это отлично знаем я да тот раб, что выносит мой ночной горшок».^[1159]

Киник Фрасилл просил у него [Антигона] драхму — Антигон ответил: «Не к лицу царю столько давать!» Тот сказал: «Тогда дай талант!» Антигон ответил: «Не к лицу кинику столько брать!»^[1160]

Для Антигона ничего не было легче, как приказать казнить двоих солдат, которые, прислонясь к стенке царской палатки, высказывали вслух все, что они думают плохого о своем царе — то есть занимались тем, что все люди на свете делают и с наибольшим риском и с наибольшей охотой. Антигон, разумеется, все слышал, потому что между ним и беседовавшими не было ничего, кроме занавески; он легонько пошевелил ее и сказал: «Отойдите подальше, а то как бы царь вас не услышал».^[1161]

Антигон, заметив, что его сын самовластен и дерзок в обращении с подданными, сказал: «Разве ты не знаешь, мальчик, что наша с тобой власть почетное рабство?»^[1162]